Можно говорить о том, что в российском кино нет традиции триллера, фильма ужасов или фильма-катастрофы, но все это ничто по сравнению с отсутствующей традицией политического кино. Вот уж чего нет, того нет. Авторам тут не на что опереться, кроме как на мировые аналоги. Однако любой буквальный «перенос» западных сюжетов на нашу почву почти всегда оборачивается провалом. Зная это, авторы «Последнего министра» поставили перед собой сверхзадачу – опираться исключительно на отечественные образцы жанра. И вынуждены по крохам, по сусекам собирать все, что есть на эту тему.

Самая популярная сцена сериала, разлетевшаяся уже по соцсетям – речь министра перед условной провластной молодежной организацией. Видя, что публика уже приготовилась спать, наш герой, глава выдуманного «министерства перспективного планирования» Евгений Тихомиров (Ян Цапник), вдруг решается сказать все, что он думает на самом деле. Сама эта сцена, конечно, напоминает сюжет нашумевшего перестроечного фильма «ЧП районного масштаба» (1988). Однако если в прежние времена подобная вольность не могла остаться незамеченной, то здесь, наоборот, откровенные слова чиновника повисают в пустоте, оканчиваются буквально ничем. «Дина Скотч и Даша Луч» из аналитического отдела министерства (Дарья и Екатерина Носик) – парный конферанс напоминает нам «женский вариант» Добчинского и Бобчинского из «Ревизора» или, если угодно, «двух помощников землемера» из «Замка» Кафки. «Старшего по пожарной безопасности» зовут Максим Максимович, как Штирлица-Исаева. Общая атмосфера неприкаянности позаимствована из романа «Немцы» Александра Терехова (2012), правда, без многомиллионных взяток и трагедии в конце. Ну и, наконец, «Забытая мелодия для флейты» (1987).

Собственно, с «министерства свободного времени» из фильма Рязанова и списано нынешнее «министерство перспективного планирования». Как те, так и эти вынуждены выдумывать фантастические, нереализуемые идеи, чтобы оправдать свое существование.

Но общая концепция, конечно, навеяна понятно каким произведением. Вообще, замысел любого русского сериала легко реконструируется – вплоть до момента зачатия. Вот кому-то из авторов приходит в голову мысль: «А что, если сделать наш собственный "Карточный домик"?» «Отлично, но с юмором и тепло!» – тут же восклицает продюсер, который знает, что единственное допустимое даже на цифровой платформе высказывание про власть возможно только «через шутку». И вот авторы решают слепить собственный «домик» – только поменьше, конечно, масштабом, местами смешной, местами серьезный. Иногда сериал беспощадно ироничен, а порой и по-настоящему смел (как в серии «Лапки добра», когда поначалу министерство приглашает к сотрудничеству волонтеров, а затем вынуждено объявить их «агентами Госдепа», чтобы переложить ответственность за неудавшийся эксперимент). Но в той же серии нам внушается, что любой «либерализм» в России оборачивается кошмаром. Увы, этот вывод – не новость; так заканчивается любой русский фильм «из приличных».

Вероятно, авторы поначалу хотели бичевать пороки, но потом, вглядевшись, поняли, что чиновники – «тоже люди» и даже в чем-то дети. Заметно, что авторы сериала постепенно влюбляются в своих героев. Этот эффект объяснял как-то Юрий Бутусов: наши актеры и режиссеры – «слишком заложники» системы Станиславского, которая предлагает всегда «вживаться» в героя, пытаясь его «понять». Однако, когда слишком приближаешься к персонажу, ты неизбежно начинаешь оправдывать его, каким бы злодеем или подлецом он ни был. Замминистра спрашивают, мол, кем ты хотел стать в детстве? Ответ – «никем». Прекрасный ответ. Отсюда, казалось бы, и надо плясать – почему «никто» обычно и добирается до вершины социальной лестницы, об этом бессмертное произведение социолога Зиновьева «Зияющие высоты». Но вместо этого сериал предлагает нам просто посочувствовать другой заместительнице министра (Ольга Сутулова), которой новодел (памятник Агнии Барто в старом московском дворике) мешает разрешать собственный «конфликт детства». Это, конечно, прекрасная история о том, что иные фундаментальные решения принимаются на самом деле лишь потому, что чиновнику нужно срочно «закрыть гештальт». Циничная чиновница, как выясняется, в душе – тонкая натура, страдает от одиночества, пьет антидепрессанты… Хотя, в сущности, что она делает хорошего, где тут «работа совести»?.. Ничего этого нет. Даже в циничном «Карточном домике» голос совести того или иного героя часто является двигателем сюжета.

Весь этот психоанализ, впрочем, завораживает, и ты до поры восхищенно приговариваешь про себя: «такого в нашем кино еще не было» – пока не вспоминаешь о главной теме сериала. И понимаешь, что именно политической сатиры тут и не хватает.